It was nice but now it's gone...
То ли в пятницу, возвращаясь - в последний раз - с работы, то ли поздно вечером в субботу, после долгого и чрезвычайно приятного вечера в Му-Му, в компании Светлячка, где-то между стремительным, как обычно, шагом, морозным вечерним воздухом, попадающим в горло и мыслями о том, какой этап моей жизни знакончился, я вдруг ловлю себя на странном ощущении. Странном, потому что я никогда не испытывала ничего подобного и, признаться, не думала, что испытаю - только если моя жизнь не изменится самым коренным образом. И все же - вот оно, во мне, в тот момент и сейчас, когда я вспоминаю о нем, потому что за несколько прошедших дней это ощущение никуда не исчезло - напротив, оно поселилось во мне неотделимым фоном, еще одним голосом в хоре самосознания, и теперь, начиная привыкать к факту его наличия, я наконец могу сказать о нем вслух.
Я поняла, что не боюсь ничего.
Нет, не совсем так. Я, очевидно, по прежнему боюсь тараканов, обезьян, темных замкнутых пространств, или боли, или того, что я могу стать инвалидом. Конечно, я боюсь умереть - этот страх неотделим от жизни, он ее тень.
Но кроме этого - я. не боюсь. ничего.
Произносить эти слова кажется богохульством, и я поправляю себя: конечно, я боюсь кары Божьей, боюсь потерять свою душу. , боюсь неискупимого греха. Но даэе эти страхи, неотделимые от моей религиозной натуры, кажутся мне теперь приглушенными, усмиренными и потому, когда я произношу эту фразу, какая-то частичка меня сжимается от ужаса.
Я не боюсь ничего.
Всегда был страх. Нищеты, собственной нелепости, убожества, нереализовать себя, умереть от голода, не знать, что делать.
И вдруг он пропал. Уволившись в разгар мирового финансового кризиса и твердо пообещав себе не искать работу, пока не отгуляю - заслуженный - отпуск, я поняла, что переступила через черту, подойти к которой панически, пусть и подсознательно, страшилась. Переступила и пошла дальше, и все еще иду. И все еще жива, более того - процветаю. Даже это: заслуженный отпуск. Раньше я не могла и подумать о том, чтобы четко оценивать свои усилия - оценивать самостоятельно, не полагаясь на чужое мнение, не озираясь в поисках критики. Я точно знаю: я много работала и заслужила отпуск. Я ошибалась, и я не могу назвать свою деятельность - в особенности в последний период - сверхпродуктивной, но это была вынужденная деятельность, работа не на той должности, на которую я нанималась. Впрочем, я достаточно быстро написала заявление об уходе, и не пыталась оттягивать, давать себе еще и еще шанс на улучшение.
Я верю в свою способсность оуенить свои услилия и свою работу трезво. С каких пор? Как это возникло во мне? Что это?
Габенка, поя подруга по курсам соционики, не колеблясь, отвечает на последний вопрос, когда я рассказываю ей про перемены во мне. Ты самодуализируешься - говорит она таким тоном, как врач мог бы сказать о том, что опухоль дала метастазы.
Я самодуализируюсь. В действительности, я чувствую себя просто сильнее, чем раньше, сильнее, чем когда-либо. И вот я - уже новая, полная энергии, и могучая, как скала, я неумолимо двигаюсь к любой поставленной цели, и любые обстоятельства отскакивают от меня, не причиняя вреда. Я знаю, чего хочу, и чего не хочу, никому не сбить меня с толку, никому не переубедить меня, я делаю только то, что считаю нужным. Меня уже две, две прорастающие друг в друга половинки, и одна из них, появившаяся непонятно откуда, управляется и может быть управляема только второй, которая была раньше, которая была всегда. Той части меня, что была мной всегда, теперь стало меньше. Меньше настолько, чтобу уменьшилось и количесвто страхов, сомнений, тревоги. Может быть, стало меньше и чуткости? Эмоций? Физически ощущаемого желания нравиться, быть любимой, быть оцененной, заслужить похвалу - все равно чью, и не все равно, хочется найти что-то определенное, кого-то определенного, за кого можно зацепиться и не отпускать, ни за что не отпускать, потому что внизу - пустота, и невероятно страшно. Могло ли во мне появиться то, что не существовало, только потому, что та я, какой я была, спрогрессировала в инуиции и чуткости, и сильном воображении до уровня, на котором я точно, абсолютно точно знала, что мне нужно? Могла ли я развить в себе воображение до такой степени, чтобы его плод стал явью?
Я не знаю ответов на многие вопросы, и я не задаю мнигих вопросов самой себе. Мне не нужно все знать, мне не нужно быть совершенной, мне нужно сохранить себя и получить для себя все, что я захочу, все, что я смогу получить. Я знаю, что смогу это. Я в безопасности: целая я, со всеми своими слабостями, я прикрыта прочной раковиной, я - эта раковина, я часть целого и я - целое.
Целое пассивно, целое статично, целое пребывает вне изменений, и потому, чтобы дышать, я делаю вдох и выдох, я меняю себя, переключаясь из одной части в другую. Мое слабое я руководит этим процессом, в той мере, в какой его обусловливают обстоятельства, оно чутко к обстоятельствам, но оно надежно защищено, что бы не случилось.
Потому что во мне есть сила, и я охраняю саму себя. Потому что это - приоритет, важнее всего остального. Я чувствую, что важно - сохранить слабое, и в десять раз важнее сохранить слабое, когда это слабое - часть моей сущности.
Каким-то непонятным мне образом я получила огромную власть, власть над собой и своей жизнью, но я боюсь последствий, которые несет за собой этот неожиданный дар. Потому что у всего есть последствия. Смогу ли я убрать эту силу, когда время прийдет? Смогу ли я дезактивировать все реакции, протекающие во мне, если я не знаю, как они были запущены? Насколько сильным должен быть человек, который сможет достучаться до меня сквозь раковину, выросшую столь внезапно? Существуют ли такие люди вообще? Я верю, что да, но я слаба и я могу ошибаться. Вероятность ошибки всегда существует.
Внезапно я стала получать невероятное удовольствие от хрупких, слабых людей. Или, может быть, я получаю удовольствие от того, что они стали находит ьво мне.
Я знаю, что они находят во мне, и выражать это - большая радость, я чувствую себя нужной, я чувствую... справедливость. Слабое должно быть защищено.
Все так, как должно быть. Или?.. Возможно ли обладать такой силой, которую я чувствую - и контролировать ее? Я хочу знать ответ на этот вопрос, и не знаю.
Рано или поздно я встречусь лицом к лицу с последствиями.
Но я не боюсь.
Я поняла, что не боюсь ничего.
Нет, не совсем так. Я, очевидно, по прежнему боюсь тараканов, обезьян, темных замкнутых пространств, или боли, или того, что я могу стать инвалидом. Конечно, я боюсь умереть - этот страх неотделим от жизни, он ее тень.
Но кроме этого - я. не боюсь. ничего.
Произносить эти слова кажется богохульством, и я поправляю себя: конечно, я боюсь кары Божьей, боюсь потерять свою душу. , боюсь неискупимого греха. Но даэе эти страхи, неотделимые от моей религиозной натуры, кажутся мне теперь приглушенными, усмиренными и потому, когда я произношу эту фразу, какая-то частичка меня сжимается от ужаса.
Я не боюсь ничего.
Всегда был страх. Нищеты, собственной нелепости, убожества, нереализовать себя, умереть от голода, не знать, что делать.
И вдруг он пропал. Уволившись в разгар мирового финансового кризиса и твердо пообещав себе не искать работу, пока не отгуляю - заслуженный - отпуск, я поняла, что переступила через черту, подойти к которой панически, пусть и подсознательно, страшилась. Переступила и пошла дальше, и все еще иду. И все еще жива, более того - процветаю. Даже это: заслуженный отпуск. Раньше я не могла и подумать о том, чтобы четко оценивать свои усилия - оценивать самостоятельно, не полагаясь на чужое мнение, не озираясь в поисках критики. Я точно знаю: я много работала и заслужила отпуск. Я ошибалась, и я не могу назвать свою деятельность - в особенности в последний период - сверхпродуктивной, но это была вынужденная деятельность, работа не на той должности, на которую я нанималась. Впрочем, я достаточно быстро написала заявление об уходе, и не пыталась оттягивать, давать себе еще и еще шанс на улучшение.
Я верю в свою способсность оуенить свои услилия и свою работу трезво. С каких пор? Как это возникло во мне? Что это?
Габенка, поя подруга по курсам соционики, не колеблясь, отвечает на последний вопрос, когда я рассказываю ей про перемены во мне. Ты самодуализируешься - говорит она таким тоном, как врач мог бы сказать о том, что опухоль дала метастазы.
Я самодуализируюсь. В действительности, я чувствую себя просто сильнее, чем раньше, сильнее, чем когда-либо. И вот я - уже новая, полная энергии, и могучая, как скала, я неумолимо двигаюсь к любой поставленной цели, и любые обстоятельства отскакивают от меня, не причиняя вреда. Я знаю, чего хочу, и чего не хочу, никому не сбить меня с толку, никому не переубедить меня, я делаю только то, что считаю нужным. Меня уже две, две прорастающие друг в друга половинки, и одна из них, появившаяся непонятно откуда, управляется и может быть управляема только второй, которая была раньше, которая была всегда. Той части меня, что была мной всегда, теперь стало меньше. Меньше настолько, чтобу уменьшилось и количесвто страхов, сомнений, тревоги. Может быть, стало меньше и чуткости? Эмоций? Физически ощущаемого желания нравиться, быть любимой, быть оцененной, заслужить похвалу - все равно чью, и не все равно, хочется найти что-то определенное, кого-то определенного, за кого можно зацепиться и не отпускать, ни за что не отпускать, потому что внизу - пустота, и невероятно страшно. Могло ли во мне появиться то, что не существовало, только потому, что та я, какой я была, спрогрессировала в инуиции и чуткости, и сильном воображении до уровня, на котором я точно, абсолютно точно знала, что мне нужно? Могла ли я развить в себе воображение до такой степени, чтобы его плод стал явью?
Я не знаю ответов на многие вопросы, и я не задаю мнигих вопросов самой себе. Мне не нужно все знать, мне не нужно быть совершенной, мне нужно сохранить себя и получить для себя все, что я захочу, все, что я смогу получить. Я знаю, что смогу это. Я в безопасности: целая я, со всеми своими слабостями, я прикрыта прочной раковиной, я - эта раковина, я часть целого и я - целое.
Целое пассивно, целое статично, целое пребывает вне изменений, и потому, чтобы дышать, я делаю вдох и выдох, я меняю себя, переключаясь из одной части в другую. Мое слабое я руководит этим процессом, в той мере, в какой его обусловливают обстоятельства, оно чутко к обстоятельствам, но оно надежно защищено, что бы не случилось.
Потому что во мне есть сила, и я охраняю саму себя. Потому что это - приоритет, важнее всего остального. Я чувствую, что важно - сохранить слабое, и в десять раз важнее сохранить слабое, когда это слабое - часть моей сущности.
Каким-то непонятным мне образом я получила огромную власть, власть над собой и своей жизнью, но я боюсь последствий, которые несет за собой этот неожиданный дар. Потому что у всего есть последствия. Смогу ли я убрать эту силу, когда время прийдет? Смогу ли я дезактивировать все реакции, протекающие во мне, если я не знаю, как они были запущены? Насколько сильным должен быть человек, который сможет достучаться до меня сквозь раковину, выросшую столь внезапно? Существуют ли такие люди вообще? Я верю, что да, но я слаба и я могу ошибаться. Вероятность ошибки всегда существует.
Внезапно я стала получать невероятное удовольствие от хрупких, слабых людей. Или, может быть, я получаю удовольствие от того, что они стали находит ьво мне.
Я знаю, что они находят во мне, и выражать это - большая радость, я чувствую себя нужной, я чувствую... справедливость. Слабое должно быть защищено.
Все так, как должно быть. Или?.. Возможно ли обладать такой силой, которую я чувствую - и контролировать ее? Я хочу знать ответ на этот вопрос, и не знаю.
Рано или поздно я встречусь лицом к лицу с последствиями.
Но я не боюсь.
-
-
17.03.2009 в 01:07-
-
05.04.2009 в 12:32-
-
05.04.2009 в 21:36Вам спасибо!
-
-
05.04.2009 в 21:47Вам спасибо!