Кажется, я никогда не одержу победу над призраками сомнений о правильности сделанного выбора. Но я совершенно неспособна убить кого-то... или что-то. Даже ребенка в себе.
Остается надеяться, что я не превращусь в подобие Тортика, который на дне рождения моей мамы выдавал пародии на сатириков двадцатилетней давности. Сестра считает, что это было жалко. Мне тогда казалось, что он в своем репертуаре - весьма доволен собой. Мы обе думаем, что главное, чтобы маме это нравилось.
Но так хочется, Господи, как же хочется просыпаться двадцать лет спустя в сказке, а не в аду! Думать об альтернативе займа инвестициям, ну... или успею ли я вовремя сдать годовой баланс - думать об этом только ИЗРЕДКА. По необходимости. Чтобы к тому времени, когда я смогу позволить себе в послеобеденное время посещать чаевни, у меня еще оставалось УМЕНИЕ просто наслаждаться чаем. Моя мать не смогла сохранить сказку в душе... и это страшно. Моя лучшая подруга отказалась от всего, что мешает достижению целей намеренно, и это странно. А я...
Я хочу читать Монтеня, когда мне плохо. Петь, когда очень плохо. Хочу веселить близких, когда мне хорошо. Я не верю в цели и средства. Каждое средство - настоящая цель.
Убитые дети не пробуждаются.
И пора бы мне уже прекратить об этом думать.
P.S. Честертон отправляется в эпиграф.