Прочла "Любовь во время чумы" - мое первое знакомство с Маркесом.
Страницы где-то с 400 по 450ю были мною прочитаны в искреннем оживлении, гда забываешь о внешнем мире, сопереживая страстям, управляющим судьбами героев; шутки автора действительно были забавны, а сюжет - интригующе прост.
Остальные девять десятых книги были похожи на зубную боль. читать дальшеСнова и снова перечитывая обозначенное на обложке "книга, которую критики назвали "самым оптимистичным и веселым произведением" писателя", я содрогалась, воображая себе те неописуемые ужасы, по сравнению с которым это - оптимистично и весело.
Чем мне не понравился Маркес (ох, с чего бы начать...)
Во-первых, мне было совершенно непонятно (и эта загадка постепенно раскрылась лишь ближе к концу книги), где, собсвенно, происходит действие романа. Я признаю глубину своего невежества, я не знала, что Маркес - колумбиец, а в ходе чтения книги я намеренно не искала информации об авторе, чтобы не смешивать впечатления. Но все же. Место действия, как и время, в общем-то, (это стало ясно где-то в середине книги, где впервые упоминается смена века) оставалось для меня каким-то непонятным тропическим городком, что-то очень в духе романтизма: "ооо, посмотрите какое все необычное! восторг!". В общем, абсолютно раздражающе. Особенно это раздражало потому, что (и тут мы переходим ко второму пункту программы) покрывая завесой недосказанности такие осовополагающие факты сюжета, Маркес убийственно, душераздирающе точен в более мелких деталях. С самого начала книги, он вываливает на читателя ворох подробностей быта героев, в точности доводя до нашего сведения, как именно пользовалась унитазом престарелая супружеская пара. Далее по ходу текста мы узнаем все о состоянии здоровья главных героев (и когда я говорю "все", я действительно имею это в виду!), согласно всем стадиям старения человеческого организма. Где располагалось кладбище (страниц десять, наверное, описания), и как хоронили больных холерой (оо, эта волнующая тема была сквозной для всего произведения), и у кого были вставные зубы, а у кого их не было, и как часто и с какого возраста главная героиня мастурбировала в ванной комнате, и что именно наблюдал главный герой, посещая публичный дом, и как, о Боже, при каких обстоятельствах и с какой периодичностью он занимался сексом (Маркес называет это любовью; интересно, что он вообще все подряд называет любовью, в книге это слово и его производные употребляются невероятно часто) с двумя дюжинами своих любовниц (точное их количество нам сообщают тоже, но, к счастью, описывают далеко не всех, иначе книга окончательно превратилась бы в сказки Тысяча и одной ночи).
Конечно, дело не в том, что мне не нравится грязь. Автор может сколько его душе угодно описывать грязь, елси это служит литературным приемом для чего-то. Но бесцельное описание, любое бесцельное описание, невероятно утомляет. И если ты бесцельно описываешь, скажем, березки, то можно сделать вид, что у тебя просто Широкая Душа, и травить твоими книгами шестиклассников на уроках литературы. А если ты бесцельно описываешь грязное сидение унитаза?
Я искренне не понимаю, как должно повлиять на мои сопереживания любовным мукам главного героя то, что он с детства страдал хроническим запором. Серьезно, Маркес? Хронический запор?
В-третьих, и это сущая мелочь, я знаю, но эта мелочь меня изрядно подбешивала. Постоянное обозначение героев именем и фамилией. Главные герои - Флорентино Ариса и Фермина Даса, и уж будьте уверены, что если автор представил главную героиню Ферминой Дасой, то и следующие миллион раз он назовет ее Ферминой Дасой, и никак иначе. И пяттьдесят лет (и четыреста пятьдесят страниц книги) спустя, Флорентино Ариса и Фермина Даса будут говорить о чем-то, и автор не дрогнет ни на миг, попытавшись обозначить героев другим способом (хотя бы потому, что они там вообще один в комнате, и спасительное "он" или "она" могло бы встречаться почаще). О нееет. Мир, очевидно, рухнет, если разделить это словосочетание - Фермина Даса. Фермина Даса. ФерминаДаса, ФерминаДаса, ФерминаДаса. Третьему герою - доктору Хуверналю Урбино - повезло несколько больше, он иногда оказывался просто доктором.
Почему я вообще пишу сейчас такую чушь? Просто все это ферминадасанье не помогало проникнуться симпатией к героям, а помощь была ой как нужна. Внезапно я представляю, каково каким-нибудь американцам, или, ну я не знаю, жителям любого другого конца света, читать, к примеру, Достоевского, где одно имя любого из бесконечных Алексеев Федоровичей, и Федоров Павловичей занимает, каждое, полстрочки - бессмысленный и беспощадный набор символов (который как-то незаметно для себя проглатываешь, пока это твоя собственная языковая традиция).
Может быть, я так обращаю внимание на форму, чтобы не говорить о содержании, которое повергает меня, признаться, в некоторое недоумение. С одной стороны, есть Флорентино Ариса, нереальный фрик (проходящий в соционических листовках как классический представитель тима Есенин , что повергает меня в еще большее недоумение, ну да Бог с ним)), влюбившийся с первого вгляда и безо всяких иных предпосылок прострадавший своей мега-любовью к практически незнакомой ему Фермине Дасе всю свою жизнь. Его юношеские срадания, когда он напился духами, были первой хоть сколько-нибудь забавной сценой книги. ) Быстро воспарив на заданную высоту своего ангста, Флорентино Ариса держит ее всю оставшуюся книгу, своим безконечным убожеством потрясая не только читателя, но и всех окружающих людей. Далее у нас есть Фермина Даса, которая сначала было повелась на трагические письма юного страдальца хроническим запором, но доведя его до определенного градуса ожиданий, присмотрелась, вздрогнула от ужаса, и быстренько вышла замуж за местного Прекрасного Принца. Далее жизнеописание их брака. Потом немного личной жизни отверденного Флорентино Арисы. Еще немного брака. Еще немного секса. И так далее, практически до самого финала. Тысячи упоминания слова "любовь" в разнообразных контекстах, но так мало настоящего чуства (и когда я говорю "мало", я имею в виду - вообще нету его), что это не может не вызывать вопросов.
Возможно, я недопоняла концепцию счастливого брака Фермины Дасы и Хувеналя Урбино. Вся жизнь бок о бок, дети, блаблабла. Вполне вероятно даже, это дейсвтительно моя больна мозоль. Но много лет спустя Фермина Даса, сидя в кресле на речном пароходе, все думает и думает о своем браке, и откровенно признает, что не знает, можно ли назвать любовью все эти годы, со столькими препирательствами и мелочными непониманиями, годы в браке с человеком, который о браке думал следующее: "Брак как таковой не имел никакого научного обоснования: два человека, едва знакомые, ничуть друг на друга не похожие, с разными характерами, выросшие в различной культурной среде, и самое главное - разного пола, должны были почему-то жить вместе, спать в одной постели и делить друг с другом свою участь при том, что, скорее всего, участи их были замышлены совершенно различными."
"Однажды в приступе отчаяния она крикнула ему: "Ты даже не представляешь, как я несчастна". Он снял очки очень характерным для него жестом, не меняясь в лице, окатил ее прозрачными водами своих детских глаз и одной-единственной фразой обрушил на нее всю тяжесть своей невыносимой мудрости: "Запомни: самое главное в семейной жизни не счастье, а устойчивое постоянство".
В общем, все это достаточно сложно, и финальная часть произведения, где Флорентино Ариса предстает перед нами - и перед Ферминой Дасой - слегка в ином свете, вызывает у меня не менее двойственные чувства. Отчасти я могу сопереживать его трагической любви, его внутреннему самопожертвованию всем, кроме одной романтической цели. Но тому, как он в итоге проводит всю свою жизнь, сопереживать достаточно сложно. И не потому что я ханжа, просто... потратить свою жизнь на то, что ничего для тебя не значит, потратить свою душу как и свое тело на мелкие интрижки, которые он сам, для себя, не пытался защитить от грязи... И получить свои бять минут или пять лет счастья тогда, когда он дажене может ими вполне насладиться.... Состарившаяся Фермина Даса, которая так и не узнала ничего о любви, и готовая на тайные плавания по реке в силу пробудившегося в ней пофигизма, потому что ей вдруг нечело терять. Это довольно подпорченный главный приз, разве нет?
В ходе чтения этой книги я впервые до конца осознала, насколько важно для меня, для моего сопереживания героям, наличие у них безусловных добродетелей, как я их понимаю. Раньше эта граница казалась мне несколько расплывчатой, потому что среди моих любимых героев встречаются откровенно сомнительные личности... тем не менее сейчас, когда я столкнулась с книгаим, фильмами, сериалами, где персонажи для меня все - сплошное серое пятно, я понимаю, что даже в самом неприглядном герое или героине должно быть что-то светлое, за что я бы могла зацепиться, а иначе даже во мне просыпается внутренний инквизитор, который будет только рад, если никому ничего не обломится и все сгорят в огне к чертям собачьим. Герои "Любви во время чумы" (которая на самом деле "Любовь во время холеры", привет переводчикам) вызывают у меня такую же эмоциональную апатию.
Цитата на память:
"И больше всего отравляла ей жизнь мысль о том, что она пожизненно приговорена к ежедневному приготовлению обедов. Их следовало не только подавать вовремя: еда должна была быть превосходной и именно той, какую ему хотелось, однако вопросов заранее задавать не полагалось. Если ей как-нибудь и случалось спросить - просто так, выполняя еще одну бессмысленную церемонию в ряду обыденных и бессмысленных домашних обычаев, -
он, даже не подняв глаз от газеты, отвечал: "Что-нибудь". Он полагал, что говорит правду, и говорил это приветливым тоном, ибо, по его мнению, не было на свете менее деспотичного супруга. Но вот наступал час обеда, и тут уж подавалось не что-нибудь, а именно то, что он любил, и никакого промаха не позволялось: мясо не имело права выглядеть мясом, а рыба - рыбой, свинине не следовало походить на свинину, а курице - на пернатое. И даже когда для спаржи был не сезон, надлежало достать ее любой ценою, чтобы он мог вдоволь насладиться горячим благоуханием мочи. Она его не винила: виновата была сама жизнь. Хватало малейшего сомнения, чтобы он отодвинул тарелку со словами: "Еда приготовлена без любви". И на этом
пути он поднимался до фантастических высот вдохновения. Как-то, отхлебнув свежеприготовленного настоя ромашки, отдал его обратно, сопроводив одной-единственной фразой: "Отдает окном". И сама она, и прислуга страшно удивились, потому что никто из них никогда не слышал, чтобы кто-нибудь когда-нибудь пил вареное окно, однако сами попробовали настой, чтобы понять, в чем дело, и поняли: отдает окном."
Пассаж про "приготовлено без любви" меня невероятно повеселил, потому что я уже слышала эти слова раньше - из уст своей родительницы, и даже не представляла, что встречу это где-то еще, что такое реально бывает. ))
Итак, планы на будущее: посмотреть экранизацию (во-первых, потому что она изображена на обложке книги; во-вторых, мне интересно, какие же акценты расставит в этом романе кинематограф, как искусство более краткое). И прочесть еще что-нибудь из Маркеса, хорошо бы "100 лет одиночества", но хотя бы "Полковника".
4/10